Все - в твоей фантазии.| Демиург мира Тотошек.
Брат мой, брат...
Строфа 2Строфа 2. Пассаж "Воздержание" (Нет покоя днем, не уснуть мне ночью...)
Трион снова проснулся в холодном поту. Пощупал простыни – они были влажными. Опять. Чертыхнувшись, кронпринц дроу поплелся в ванную.
Эти сны приходили к нему уже несколько месяцев.
Сны. Торрен, лежащий на его кровати. Почти полностью обнаженный, в одних бриджах, с руками, привязанными к изголовью рукавами рубашки. Испуганный, растерянный, непонимающий. Пытающийся вырваться – и только тщетно стирающий запястья о ткань.
Дрожащий под чувственными прикосновениями, под умелыми ласками и неторопливыми поцелуями. Изумленно что-то шепчущий, кажется, умоляющий остановиться. Стонущий от медленного, болезненно-приятного проникновения. И – кричащий от быстрого, ритмичного, сумасшедшего движения, впечатывающего его в постель.
Трион заперся в ванной и, сжав зубы, обхватил рукой эрегированный член.
«Торрен…»
Воспоминаний о брате хватило, чтобы кончить через пару минут. Стало легче. Трион яростно окатил себя ледяной водой – желание утихло, сонливость пропала совсем. Теперь опять придется занимать чем-нибудь время до утра – заснуть все равно не получится. Он это знает по опыту.
До рассвета оставалось не меньше часа. Трион оделся и сел за стол, задумчиво глядя на не разобранные бумаги и думая отнюдь не о государственных делах.
Торрен вел себя странно уже два дня. Братишка отговаривался тем, что неважно себя чувствует, но болен он точно не был. Разве что душевно. Выглядел он ужасно – Трион, увидев на днях своего младшего, испугался не на шутку. Его братишка, всегда веселый, энергичный, дерзкий, жизнерадостный, походил на побитого уличного щенка, которого окатили из ведра помоями.
Трион всерьез тревожился за брата. Но в ответ на все участливые вопросы и попытки помочь он получил от своего младшего всего одно слово.
«Уходи».
А потом – «Не хочу тебя видеть».
Трион скрипнул зубами. Тор прогнал его. Просто так взял и прогнал!
Он… ненавидит его?
Тэрршетт заскулила, чувствуя настроение хозяина. Трион, опомнившись, частично закрылся от сэльфинга – не хватало еще, чтобы она страдала вместе с ним – и ласково погладил свою любимицу по голове.
На душе у него кошки скребли.
Трион был влюблен в своего младшего брата.
Уже довольно давно, года два. Точнее, два года назад он только осознал это. Осознал – и пришел в неописуемый ужас.
То, что они оба мужчины, было не столь важным. Такими связями даже светлые эльфы не гнушались – чего уж говорить о дроу. О том, что он старше его на девятьсот девять лет, Трион вообще не думал, столь смехотворным это казалось – у некоторых супругов разница в возрасте составляла и пять тысячелетий.
Что было хуже всего – Торрен являлся его родным братом. Если бы не это, Трион уже давно сделал бы его своим. Ибо никого и никогда за всю свою жизнь он не желал так, как желал Тора.
Но то была любовь запретная – и неосуществимая.
Оллеро невыносимо было смотреть на страдания друга. А то, что Трион страдал, было очевидно. Кронпринц мучился от невозможности открыть свои чувства младшему брату, и Оллеро, знавший об этом лучше кого бы то ни было, не раз принимался убеждать Триона признаться Торрену.
— Оллеро, ты же понимаешь, — устало отвечал Трион, проводя рукой по лицу, словно снимая с него паутину. – Я могу спать с кем угодно – и с женщинами, и с мужчинами, и с дроу, и со светлыми эльфами, и с людьми – хоть с Демиургами! Но не со своим младшим братом.
— Если ты так любишь его, какое тебе дело до этого? – настаивал Оллеро.
Трион вздыхал.
— Оллеро, я наследный принц дроу. Я просто не могу позволить себе такое. И потом, сам Торрен…
— Трион, да Торрен с тебя глаз не сводит! Он тебя обожает!..
— Как брата.
— Откуда ты знаешь?
— Оллеро, — морщился Трион, — давай не будем об этом.
И закрывал лицо ладонями. Оллеро с сочувствием смотрел на друга – именно на друга, назвать Триона своим любовником он бы никогда не осмелился. Они делили ложе без любви – Трион, мучимый своим чувством к младшему братишке, должен был временами отпускать себя, а Оллеро всегда был готов помочь своему лучшему другу… Конечно, такая «помощь» коробила их обоих – но Дро’Шанети был единственным, кому Трион мог безоговорочно довериться. Трион брал его – но за все их ночи он ни разу не произнес имени Оллеро, он вообще ничего не говорил, позволяя себе лишь тихие, едва слышные, слабые постанывания или короткие рычания, но Дро’Шанети знал, что в мыслях его друга в эти моменты бьется, вспыхивая и отражаясь гулким эхом в самых дальних уголках сознания, одно-единственное имя.
«Торрен».
Оллеро не оставлял попыток переубедить друга, но все было безуспешно. Если уж Трион вбивал что-то себе в голову, выбить это оттуда становилось задачей практически невыполнимой.
— Трион, во имя всех богов, да хватит себя мучить! – не выдержал как-то Оллеро. – Любишь его – так люби, не скрываясь, не стыдись этой любви! Почему ты никак не хочешь это признать?
Трион посмотрел на него таким усталым, тоскливым, пустым взглядом, что у Дро’Шанети екнуло сердце.
— Оллеро, я помню его еще в пеленках. Я помню, как мать, лежа в постели, протягивала мне закутанный в покрывала маленький горячий комочек и с улыбкой говорила, что вот – это мой младший брат, о котором я должен заботиться, которого должен защищать, которому должен быть опорой и примером… А что сейчас? Оллеро, я не могу… я просто не могу сделать это! – и Трион ронял голову на руки, закрывая лицо волосами.
Он помнил. Он помнил тот день, когда родился Торрен, помнил отлично. Усталая мать, хитро поглядывая на него, спросила, не хочет ли он подержать братишку, и Трион, сам не зная, почему, по какому-то странному наитию, внезапно согласился. Он осторожно сжимал в руках младенца, трепетно, ласково проводя самым кончиком пальца по пухлым щекам и вздернутому носику, и улыбался, когда Тор, гукая, хватал его палец и смеялся. Трион запоздало осознавал, что тоже улыбается – светло, счастливо, радостно, — и смотрел в глубокие ярко-зеленые глаза братишки, так похожие на его глаза.
Трион любил Торрена – более, чем кого-либо еще из братьев, и он с облегчением думал о том, что на малыша предатели, готовящие заговор против короны, не покусятся, что Торрена не тронут, посчитав неопасным и не заслуживающим внимания. Так и происходило. Тора не тревожили. И Трион был спокоен.
И Торрен, видя, что брат любит его и заботится о нем, смело полагался на него. Когда ему снились кошмары, он приходил жаловаться не отцу, суровому и жесткому, который мог разве что отругать сына за трусость, а являлся в покои брата – Трион обычно не спал допоздна, — не стуча, робко приоткрывал дверь и заглядывал в комнату. Трион, как правило, разбирающий за столом государственные бумаги и прошения, слышал слабый скрип двери, оборачивался и, замечая брата, ласково и ободряюще улыбался.
— Что такое, малыш? Опять кошмар приснился?
Торрен, шмыгая носом, уныло кивал.
— Ну иди сюда, — Трион, улыбаясь, хлопал себя по бедру. – Не бойся, все хорошо.
И братишка подходил к нему – несмело, робко, бросая на него неуверенные и боязливые взгляды, но Трион легко подхватывал его и усаживал на колени, так что Тор не успевал даже пискнуть от испуга и лишь широко распахивал изумрудные глаза.
Трион сначала что-то говорил братишке, заставляя его забыть о страшных снах, и Торрен смелел, начинал оглядываться, интересоваться, брал со стола перья и чистые листы бумаги, вертел их в руках, спрашивал что-нибудь, и Трион охотно ему отвечал. А когда уставший Тор засыпал у него на руках, Трион укладывал братишку в свою постель, укрывал его одеялом, целовал и желал спокойной ночи. Разобравшись с делами, он тоже ложился спать, придвигался к братишке и осторожно обнимал его, с удовольствием слушая, как сонно и умиротворенно сопит его младшенький.
Когда же Торрен не мог заснуть, Трион, бывало, до глубокой ночи засиживался в его комнате, читая ему военные хроники и старые легенды. Тор слушал его с жадным вниманием, подтянув колени к груди и обвив их руками, ловя каждое слово и каждое движение брата. Часто он подползал к нему, тыкался под бок, пристраивая голову на сгибе его локтя, а то и просто разваливался на его коленях, и слушал так, пока наконец сон не смыкал ему веки.
Трион помнил. Помнил, как он носил братишку на руках, а то и сажал себе на шею и катал так прямо по улицам, как позволял ему возиться со своими волосами, как таскал его под мышкой, когда Тор проказничал и упрямился, и даже как он мылся с ним вместе в своей ванной.
Торрен рос на его глазах. Гукающий младенец, неуклюжий кругленький малыш, веселый, живой и непоседливый ребенок, любопытный, юркий подросток, хрупкий, только формирующийся юноша…
И незаметно и в то же время так очевидно и естественно Торрен из очаровательного невинного карапуза, которому старший брат читал перед сном книги, превратился в красивого молодого эльфа, на которого заглядывались многие придворные эльфийки. Трион часто ловил себя на том, что сам засматривается на брата, любуется им, — но странно было ему замечать, что естественных для старшего брата снисходительности и гордости в нем нет или почти нет – но взгляды его тянулись к Торрену, и мысли часто обращались к нему, и Трион забывал даже про нежащихся в его объятиях эльфиек, глядя на младшего или даже просто вспоминая о нем.
И однажды на охоте, у лесной реки, увидев, как братишка несется по мелководью вместе с купающимися гарр’краши, как он звонко смеется и как весело и живо сияют его лучистые зеленые глаза, как рассыпаются по его спине и плечам подхватываемые ветром длинные черные волосы, как оседают на его коже и одежде искрящиеся капельки воды, как очерчивают солнечные лучи его гибкий, стройный силуэт – тогда Триона пронзила внезапная догадка. Сначала он не поверил, потом изумился, потом растерялся… а потом – ужаснулся.
Торрен. Братишка. Он влюбился в своего младшего брата.
Влюбился в своего младшего брата.
Оллеро нашел убежавшего от сопровождения Триона в лесной чаще у родника. Выражение лица у кронпринца было такое, что Дро’Шанети всерьез испугался, что его друг сошел с ума. Трион, ошарашенный и запутавшийся, сразу признался своему собрату по оружию, в чем дело.
— Трион, что случилось? – встревоженный Оллеро подошел к другу. – На тебе лица нет.
— Оллеро, — едва шевеля губами, произнес Трион. – Кажется… я влюбился.
Дро’Шанети вздохнул с облегчением, чуть не рассмеявшись.
— Всего-то? А у тебя такой вид, будто ты убил кого-то… И кто же эта счастливица?
Трион пожевал губами.
— Это… он.
Оллеро вскинул бровь.
— Он? Ну что ж… И кто же это? Трион, ну не томи!
Кронпринц молчал.
— Трион? – Оллеро снова забеспокоился.
— Это… Торрен – едва слышно произнес принц дроу.
— Ч-Что? – Дро’Шанети показалось, что он ослышался.
— То, — Трион закрыл лицо ладонями. – Я влюбился. Оллеро, я влюбился в своего младшего брата!
Трион хорошо скрывал свои чувства. Один лишь Оллеро знал, как часто после тренировок с братом Трион усмиряет страсть пылающего тела ледяным душем, сжимая рукой пульсирующий член и до скрипа стискивая зубы. Как он до крови разбивает костяшки пальцев, пытаясь болью унять растущее возбуждение, когда Тор оказывается слишком близко, как стискивает пряжку разом ставших тесными штанов, как он сдавленно кричит, кончая себе в руку где-нибудь в укромном уголке.
И как он беззвучно плачет ночами, представляя в своих объятиях Торрена и обнимая руками смеющуюся над ним пустоту.
Трион не любил в такие моменты затаскивать к себе женщин – ибо ему было вдвойне больнее от осознания того, что эта, ненужная, безразличная ему, пустая, так доступна, что она может принадлежать ему сколько угодно, что он может владеть ею, и никто и слова ему не скажет, — и при этом Торрен, младший братишка, по которому он сходит с ума, которого он ласкает и обнимает в своих самых смелых снах, которого он раз за разом берет в своих ночных фантазиях, который беззаветно отдается ему в пылких картинах распаленного воображения, — Торрен, его самый желанный и любимый, — запретен для него.
— Трэш фар’рехт, джер васс торр! Хоть оскопляй тебя! – в сердцах брякнул как-то Оллеро.
— Не поможет, — горько усмехнулся Трион.
Кронпринц страдал. Невыносимо – так что одним богам известно, как он сдерживался на глазах других. Но – сдерживался, и его непроницаемая маска высокомерия и насмешливости днем становилась его лицом, зато ночами слезала с него, стекала, как стекают с обрызганного водой холста краски, смываемая болью и горячими слезами. Трион порой ночами набрасывал на свои покои полог безмолвия – чтобы никто не услышал его всхлипов.
Он снился ему. Сны были самые разнообразные – Трион и не подозревал, что его подсознание способно на такие фантазии.
Торрен приходил в его покои, запирая за собой дверь, сам лез к нему на кровать, первым целовал – неуверенно и нежно, боясь, что его прогонят, робко смотрел в лицо, выжидательно, вопросительно, со страхом ожидая приговора. Трион притягивал брата к себе, впиваясь в его губы, начинал судорожно стаскивать с него одежду, валил на кровать, покрывая все его тело торопливыми поцелуями – и брал. И просыпался, горя от желания, задыхаясь от нежности, почти в слезах – слезах счастья, — все еще чувствуя в своих объятиях тонкое гибкое тело…
Триону снилось, как он сам приходит к брату, падает перед ним на колени, со слезами признаваясь в любви, и как Торрен смотрит на него – дико, с ужасом, с изумлением, а потом презрительно отталкивает и убегает. И на следующий день уезжает из Сартара.
Ему снилось, как он, потеряв терпение, просто зажимает брата вечером в безлюдном коридоре дворца – и берет силой. Как Торрен пронзительно кричит от боли, вырывается, стонет, плачет, извивается – но никто не слышит его криков за «пологом безмолвия» и не видит, как младшего принца темноэльфийской короны насилует его старший брат. И как на следующий день за Трионом приходит отцовская стража…
Ему снилось, как он застает брата в постели Сирина Ро’Шерра, как видит своего младшего в объятиях его светлого друга, даже как он сталкивается с сонным Торреном, выходящим утром из комнаты Оллеро. Ему снилось… да чего ему только не снилось! Глупые, дикие, порой – совершенно абсурдные и ненормальные сны, но Триону они казались явью – и он просыпался, тяжело дыша и трясясь всем телом.
«Люблю… родного брата… хочу его… невыносимо… Боги… как же хочу его…» — бормотал Трион ночами, нещадно кусая губы и сжимая края подушки.
Наутро простыни снова были мокрыми.
«Хочу его… Пускай это грех…»
И даже ночи с Оллеро переставали помогать.
«Хочу…»
Триону казалось, что он начинает сходить с ума.
Строфа 2Строфа 2. Пассаж "Воздержание" (Нет покоя днем, не уснуть мне ночью...)
Трион снова проснулся в холодном поту. Пощупал простыни – они были влажными. Опять. Чертыхнувшись, кронпринц дроу поплелся в ванную.
Эти сны приходили к нему уже несколько месяцев.
Сны. Торрен, лежащий на его кровати. Почти полностью обнаженный, в одних бриджах, с руками, привязанными к изголовью рукавами рубашки. Испуганный, растерянный, непонимающий. Пытающийся вырваться – и только тщетно стирающий запястья о ткань.
Дрожащий под чувственными прикосновениями, под умелыми ласками и неторопливыми поцелуями. Изумленно что-то шепчущий, кажется, умоляющий остановиться. Стонущий от медленного, болезненно-приятного проникновения. И – кричащий от быстрого, ритмичного, сумасшедшего движения, впечатывающего его в постель.
Трион заперся в ванной и, сжав зубы, обхватил рукой эрегированный член.
«Торрен…»
Воспоминаний о брате хватило, чтобы кончить через пару минут. Стало легче. Трион яростно окатил себя ледяной водой – желание утихло, сонливость пропала совсем. Теперь опять придется занимать чем-нибудь время до утра – заснуть все равно не получится. Он это знает по опыту.
До рассвета оставалось не меньше часа. Трион оделся и сел за стол, задумчиво глядя на не разобранные бумаги и думая отнюдь не о государственных делах.
Торрен вел себя странно уже два дня. Братишка отговаривался тем, что неважно себя чувствует, но болен он точно не был. Разве что душевно. Выглядел он ужасно – Трион, увидев на днях своего младшего, испугался не на шутку. Его братишка, всегда веселый, энергичный, дерзкий, жизнерадостный, походил на побитого уличного щенка, которого окатили из ведра помоями.
Трион всерьез тревожился за брата. Но в ответ на все участливые вопросы и попытки помочь он получил от своего младшего всего одно слово.
«Уходи».
А потом – «Не хочу тебя видеть».
Трион скрипнул зубами. Тор прогнал его. Просто так взял и прогнал!
Он… ненавидит его?
Тэрршетт заскулила, чувствуя настроение хозяина. Трион, опомнившись, частично закрылся от сэльфинга – не хватало еще, чтобы она страдала вместе с ним – и ласково погладил свою любимицу по голове.
На душе у него кошки скребли.
Трион был влюблен в своего младшего брата.
Уже довольно давно, года два. Точнее, два года назад он только осознал это. Осознал – и пришел в неописуемый ужас.
То, что они оба мужчины, было не столь важным. Такими связями даже светлые эльфы не гнушались – чего уж говорить о дроу. О том, что он старше его на девятьсот девять лет, Трион вообще не думал, столь смехотворным это казалось – у некоторых супругов разница в возрасте составляла и пять тысячелетий.
Что было хуже всего – Торрен являлся его родным братом. Если бы не это, Трион уже давно сделал бы его своим. Ибо никого и никогда за всю свою жизнь он не желал так, как желал Тора.
Но то была любовь запретная – и неосуществимая.
Оллеро невыносимо было смотреть на страдания друга. А то, что Трион страдал, было очевидно. Кронпринц мучился от невозможности открыть свои чувства младшему брату, и Оллеро, знавший об этом лучше кого бы то ни было, не раз принимался убеждать Триона признаться Торрену.
— Оллеро, ты же понимаешь, — устало отвечал Трион, проводя рукой по лицу, словно снимая с него паутину. – Я могу спать с кем угодно – и с женщинами, и с мужчинами, и с дроу, и со светлыми эльфами, и с людьми – хоть с Демиургами! Но не со своим младшим братом.
— Если ты так любишь его, какое тебе дело до этого? – настаивал Оллеро.
Трион вздыхал.
— Оллеро, я наследный принц дроу. Я просто не могу позволить себе такое. И потом, сам Торрен…
— Трион, да Торрен с тебя глаз не сводит! Он тебя обожает!..
— Как брата.
— Откуда ты знаешь?
— Оллеро, — морщился Трион, — давай не будем об этом.
И закрывал лицо ладонями. Оллеро с сочувствием смотрел на друга – именно на друга, назвать Триона своим любовником он бы никогда не осмелился. Они делили ложе без любви – Трион, мучимый своим чувством к младшему братишке, должен был временами отпускать себя, а Оллеро всегда был готов помочь своему лучшему другу… Конечно, такая «помощь» коробила их обоих – но Дро’Шанети был единственным, кому Трион мог безоговорочно довериться. Трион брал его – но за все их ночи он ни разу не произнес имени Оллеро, он вообще ничего не говорил, позволяя себе лишь тихие, едва слышные, слабые постанывания или короткие рычания, но Дро’Шанети знал, что в мыслях его друга в эти моменты бьется, вспыхивая и отражаясь гулким эхом в самых дальних уголках сознания, одно-единственное имя.
«Торрен».
Оллеро не оставлял попыток переубедить друга, но все было безуспешно. Если уж Трион вбивал что-то себе в голову, выбить это оттуда становилось задачей практически невыполнимой.
— Трион, во имя всех богов, да хватит себя мучить! – не выдержал как-то Оллеро. – Любишь его – так люби, не скрываясь, не стыдись этой любви! Почему ты никак не хочешь это признать?
Трион посмотрел на него таким усталым, тоскливым, пустым взглядом, что у Дро’Шанети екнуло сердце.
— Оллеро, я помню его еще в пеленках. Я помню, как мать, лежа в постели, протягивала мне закутанный в покрывала маленький горячий комочек и с улыбкой говорила, что вот – это мой младший брат, о котором я должен заботиться, которого должен защищать, которому должен быть опорой и примером… А что сейчас? Оллеро, я не могу… я просто не могу сделать это! – и Трион ронял голову на руки, закрывая лицо волосами.
Он помнил. Он помнил тот день, когда родился Торрен, помнил отлично. Усталая мать, хитро поглядывая на него, спросила, не хочет ли он подержать братишку, и Трион, сам не зная, почему, по какому-то странному наитию, внезапно согласился. Он осторожно сжимал в руках младенца, трепетно, ласково проводя самым кончиком пальца по пухлым щекам и вздернутому носику, и улыбался, когда Тор, гукая, хватал его палец и смеялся. Трион запоздало осознавал, что тоже улыбается – светло, счастливо, радостно, — и смотрел в глубокие ярко-зеленые глаза братишки, так похожие на его глаза.
Трион любил Торрена – более, чем кого-либо еще из братьев, и он с облегчением думал о том, что на малыша предатели, готовящие заговор против короны, не покусятся, что Торрена не тронут, посчитав неопасным и не заслуживающим внимания. Так и происходило. Тора не тревожили. И Трион был спокоен.
И Торрен, видя, что брат любит его и заботится о нем, смело полагался на него. Когда ему снились кошмары, он приходил жаловаться не отцу, суровому и жесткому, который мог разве что отругать сына за трусость, а являлся в покои брата – Трион обычно не спал допоздна, — не стуча, робко приоткрывал дверь и заглядывал в комнату. Трион, как правило, разбирающий за столом государственные бумаги и прошения, слышал слабый скрип двери, оборачивался и, замечая брата, ласково и ободряюще улыбался.
— Что такое, малыш? Опять кошмар приснился?
Торрен, шмыгая носом, уныло кивал.
— Ну иди сюда, — Трион, улыбаясь, хлопал себя по бедру. – Не бойся, все хорошо.
И братишка подходил к нему – несмело, робко, бросая на него неуверенные и боязливые взгляды, но Трион легко подхватывал его и усаживал на колени, так что Тор не успевал даже пискнуть от испуга и лишь широко распахивал изумрудные глаза.
Трион сначала что-то говорил братишке, заставляя его забыть о страшных снах, и Торрен смелел, начинал оглядываться, интересоваться, брал со стола перья и чистые листы бумаги, вертел их в руках, спрашивал что-нибудь, и Трион охотно ему отвечал. А когда уставший Тор засыпал у него на руках, Трион укладывал братишку в свою постель, укрывал его одеялом, целовал и желал спокойной ночи. Разобравшись с делами, он тоже ложился спать, придвигался к братишке и осторожно обнимал его, с удовольствием слушая, как сонно и умиротворенно сопит его младшенький.
Когда же Торрен не мог заснуть, Трион, бывало, до глубокой ночи засиживался в его комнате, читая ему военные хроники и старые легенды. Тор слушал его с жадным вниманием, подтянув колени к груди и обвив их руками, ловя каждое слово и каждое движение брата. Часто он подползал к нему, тыкался под бок, пристраивая голову на сгибе его локтя, а то и просто разваливался на его коленях, и слушал так, пока наконец сон не смыкал ему веки.
Трион помнил. Помнил, как он носил братишку на руках, а то и сажал себе на шею и катал так прямо по улицам, как позволял ему возиться со своими волосами, как таскал его под мышкой, когда Тор проказничал и упрямился, и даже как он мылся с ним вместе в своей ванной.
Торрен рос на его глазах. Гукающий младенец, неуклюжий кругленький малыш, веселый, живой и непоседливый ребенок, любопытный, юркий подросток, хрупкий, только формирующийся юноша…
И незаметно и в то же время так очевидно и естественно Торрен из очаровательного невинного карапуза, которому старший брат читал перед сном книги, превратился в красивого молодого эльфа, на которого заглядывались многие придворные эльфийки. Трион часто ловил себя на том, что сам засматривается на брата, любуется им, — но странно было ему замечать, что естественных для старшего брата снисходительности и гордости в нем нет или почти нет – но взгляды его тянулись к Торрену, и мысли часто обращались к нему, и Трион забывал даже про нежащихся в его объятиях эльфиек, глядя на младшего или даже просто вспоминая о нем.
И однажды на охоте, у лесной реки, увидев, как братишка несется по мелководью вместе с купающимися гарр’краши, как он звонко смеется и как весело и живо сияют его лучистые зеленые глаза, как рассыпаются по его спине и плечам подхватываемые ветром длинные черные волосы, как оседают на его коже и одежде искрящиеся капельки воды, как очерчивают солнечные лучи его гибкий, стройный силуэт – тогда Триона пронзила внезапная догадка. Сначала он не поверил, потом изумился, потом растерялся… а потом – ужаснулся.
Торрен. Братишка. Он влюбился в своего младшего брата.
Влюбился в своего младшего брата.
Оллеро нашел убежавшего от сопровождения Триона в лесной чаще у родника. Выражение лица у кронпринца было такое, что Дро’Шанети всерьез испугался, что его друг сошел с ума. Трион, ошарашенный и запутавшийся, сразу признался своему собрату по оружию, в чем дело.
— Трион, что случилось? – встревоженный Оллеро подошел к другу. – На тебе лица нет.
— Оллеро, — едва шевеля губами, произнес Трион. – Кажется… я влюбился.
Дро’Шанети вздохнул с облегчением, чуть не рассмеявшись.
— Всего-то? А у тебя такой вид, будто ты убил кого-то… И кто же эта счастливица?
Трион пожевал губами.
— Это… он.
Оллеро вскинул бровь.
— Он? Ну что ж… И кто же это? Трион, ну не томи!
Кронпринц молчал.
— Трион? – Оллеро снова забеспокоился.
— Это… Торрен – едва слышно произнес принц дроу.
— Ч-Что? – Дро’Шанети показалось, что он ослышался.
— То, — Трион закрыл лицо ладонями. – Я влюбился. Оллеро, я влюбился в своего младшего брата!
Трион хорошо скрывал свои чувства. Один лишь Оллеро знал, как часто после тренировок с братом Трион усмиряет страсть пылающего тела ледяным душем, сжимая рукой пульсирующий член и до скрипа стискивая зубы. Как он до крови разбивает костяшки пальцев, пытаясь болью унять растущее возбуждение, когда Тор оказывается слишком близко, как стискивает пряжку разом ставших тесными штанов, как он сдавленно кричит, кончая себе в руку где-нибудь в укромном уголке.
И как он беззвучно плачет ночами, представляя в своих объятиях Торрена и обнимая руками смеющуюся над ним пустоту.
Трион не любил в такие моменты затаскивать к себе женщин – ибо ему было вдвойне больнее от осознания того, что эта, ненужная, безразличная ему, пустая, так доступна, что она может принадлежать ему сколько угодно, что он может владеть ею, и никто и слова ему не скажет, — и при этом Торрен, младший братишка, по которому он сходит с ума, которого он ласкает и обнимает в своих самых смелых снах, которого он раз за разом берет в своих ночных фантазиях, который беззаветно отдается ему в пылких картинах распаленного воображения, — Торрен, его самый желанный и любимый, — запретен для него.
— Трэш фар’рехт, джер васс торр! Хоть оскопляй тебя! – в сердцах брякнул как-то Оллеро.
— Не поможет, — горько усмехнулся Трион.
Кронпринц страдал. Невыносимо – так что одним богам известно, как он сдерживался на глазах других. Но – сдерживался, и его непроницаемая маска высокомерия и насмешливости днем становилась его лицом, зато ночами слезала с него, стекала, как стекают с обрызганного водой холста краски, смываемая болью и горячими слезами. Трион порой ночами набрасывал на свои покои полог безмолвия – чтобы никто не услышал его всхлипов.
Он снился ему. Сны были самые разнообразные – Трион и не подозревал, что его подсознание способно на такие фантазии.
Торрен приходил в его покои, запирая за собой дверь, сам лез к нему на кровать, первым целовал – неуверенно и нежно, боясь, что его прогонят, робко смотрел в лицо, выжидательно, вопросительно, со страхом ожидая приговора. Трион притягивал брата к себе, впиваясь в его губы, начинал судорожно стаскивать с него одежду, валил на кровать, покрывая все его тело торопливыми поцелуями – и брал. И просыпался, горя от желания, задыхаясь от нежности, почти в слезах – слезах счастья, — все еще чувствуя в своих объятиях тонкое гибкое тело…
Триону снилось, как он сам приходит к брату, падает перед ним на колени, со слезами признаваясь в любви, и как Торрен смотрит на него – дико, с ужасом, с изумлением, а потом презрительно отталкивает и убегает. И на следующий день уезжает из Сартара.
Ему снилось, как он, потеряв терпение, просто зажимает брата вечером в безлюдном коридоре дворца – и берет силой. Как Торрен пронзительно кричит от боли, вырывается, стонет, плачет, извивается – но никто не слышит его криков за «пологом безмолвия» и не видит, как младшего принца темноэльфийской короны насилует его старший брат. И как на следующий день за Трионом приходит отцовская стража…
Ему снилось, как он застает брата в постели Сирина Ро’Шерра, как видит своего младшего в объятиях его светлого друга, даже как он сталкивается с сонным Торреном, выходящим утром из комнаты Оллеро. Ему снилось… да чего ему только не снилось! Глупые, дикие, порой – совершенно абсурдные и ненормальные сны, но Триону они казались явью – и он просыпался, тяжело дыша и трясясь всем телом.
«Люблю… родного брата… хочу его… невыносимо… Боги… как же хочу его…» — бормотал Трион ночами, нещадно кусая губы и сжимая края подушки.
Наутро простыни снова были мокрыми.
«Хочу его… Пускай это грех…»
И даже ночи с Оллеро переставали помогать.
«Хочу…»
Триону казалось, что он начинает сходить с ума.