Название: Спектр
Автор: erinaco
Фэндом: Лейна
Персонажи: Трион/Торрен
Рейтинг: R
Жанры: Ангст, Фэнтези, Романтика, Слэш (яой)
Предупреждения: Инцест
Размер: Мини, 5 страниц
Кол-во частей: 1
Статус: закончен
Описание: Давно задумывала написать цикл, состоящий из 7 драбблов - по количеству цветов радуги. И сделать их не столько сюжетными, сколько атмосферными.
Кому не нравятся зарисовки - не читайте)))
Посвящение: Посвящается моему кохаю Xsanе, которая нежно любит сей пейринг! >_<
Публикация на других ресурсах: Только с разрешения автора
Примечания автора: Ни одного имени в фике нет, пейринг подразумевается. Но он есть, так что нечего))
Бордо
Вишни
Высокие стрельчатые окна, теряющиеся в темноте. Камин. Разбросанные по комнате свечи, мягкими бликами притягивающие взгляд.
Кресло с прямой широкой спинкой. На ажурном столике в вазе — крупные тёмные вишни. И вино, ещё беспокоящееся в фужере на длинной тонкой ножке.
Терпкий вкус на губах.
Вокруг тёмный тяжёлый бархат; огромная кровать теряется под балдахином.
За окнами чернота, лишь пляшут на стекле отражения пламени.
Его младший брат лежит в кровати, соблазнительно расставив ноги, выгибаясь в тонкой спине. На его волосах тоже лежат кровавые отсветы.
Он подходит — медленно, дразняще неторопливо. На нём остались только бриджи — рубашкой он связал брату дрожащие кисти.
Он садится, придвигается ближе. Неспешно кормит брата упругими бордовыми ягодами прямо с ладоней, с губ — и целует, пока тело не начинает сводить мягкой, мучительно сладкой судорогой боли.
В камине треск дров. Шуршание простыней — поверх, а над всем этим голос. Развратный и соблазнительный; голос глубокий, томно-бархатный, низкий.
Только полуслова, полунамёки, полупризнания — всё дрожащее, как пламя свечей.
В ответ — хриплые крики; и снова чувственный шёпот.
А потом всё исчезает, растворяясь в медлительных, плывущих перед глазами бликах.
…И только тёплые смятые простыни на широкой кровати да успокоившееся вино в высоком бокале.
Кармин
Осень
Осень рассыпала вокруг последние тёплые искры; ещё грело солнце, ещё было жарко днём — но воздух уже пах холодно и немного затхло, пожелтевшими шуршащими листьями и последними цветами.
Он вертел в руках перо; на коленях лежала раскрытая книга, и ни строчки, прочитанной за последние полчаса, он не запомнил.
В голове было другое — вчерашнее солнце. День, такой похожий на сегодняшний, но вдруг ставший совершенно особенным, единственным, неповторимым.
Вчера, когда брат ещё не уехал, а пришёл к нему, забрал из рук перо — это перо, Очень Важные Документы, и за руку, словно маленького, вывел на прогулку — в золотую, алую, яркую осень.
А затем повалил на землю на тёплой полянке и принялся целовать, медленно и целеустремлённо, так, что невозможно было его оттолкнуть. И самозабвенно, отдаваясь целиком и полностью…
Потом, кажется, не было ничего — или было всё. Невозможно было сказать точнее; ослепительные вспышки следовали за тёмными провалами, он помнил только холодную землю под боком и горящее солнце на прикрытых веках, да ещё скрипящий шорох листьев под ними.
Он никогда не думал, что его брат способен так заниматься любовью — молча, сосредоточенно нахмурив тонкие брови. Такое поведение больше пристало ему, наследнику престола, однако сам он постоянно терял дыхание — или попросту забывал, как дышать.
…Забытая книга сиротливо шуршала желтоватыми шершавыми страницами. Перо, положенное между ними закладкой, унёс тёплый проказливый ветер.
Солнце начинало ощутимо припекать. Он игрался, как вчера игрался его брат, пересыпая в ладонях горячие лепестки красных и оранжевых лохматых цветов, которым он не знал названия. Похожие на карминные астры. Похожие на тыквенно-оранжевые бархатцы. Последние осенние цветы.
Янтарь
Подсолнухи
Луг был полон подсолнухов. Тёплый, масляной, солнечный запах, яркий и очень-очень светлый. В руках мягкие чёрные зёрна, покрытые лёгким пушком, отчего кажется, будто в ладонях сжалось комочком крохотное живое существо.
Он пахнет сухим пёстрым летом, сочным и густым. Закрыть глаза — и видеть его улыбку, когда он жмурится от бегающих по щекам солнечный зайчиков, и ловит их открытым ртом, и хохочет, запрокидывая голову…
В волосах путаются золотые отблески, и он пахнет горячо и горько, зато губы его сладкие, и мягкие, и жадные.
Над ухом оглушительный стрёкот кузнечиков, заглушающий тяжёлое дыхание и приглушённые ладонью стоны. Колючая трава, больно впивающаяся в колени. Лежать на спине, конечно, гораздо больнее…
Он подхватывает брата под живот, переворачивает, ставит на колени. Его спина и правда исполосована длинными тонкими линиями, от которых по нежной коже ползёт краснота.
…От жары кружится голова, солнце бьёт в глаза, и даже под закрытыми веками плывут яркие янтарно-жёлтые круги. А если зажмуриться ещё сильнее — всё перед глазами станет совсем жёлтым, так что захочется сжать зубы от невыносимого слепящего света.
Лежать на спине неудобно, но на его груди покоится голова брата. Он мягко сопит, и его ресницы отбрасывают на щёки длинные прямые тени, по которым хочется, едва касаясь, водить самыми кончиками пальцев, которые хочется целовать и греть дыханием…
Он проснётся позже, когда на луг спустится первая вечерняя прохлада, полупрозрачная, туманно-серая. Но сейчас луг напоён янтарным запахом подсолнухов, и лето дарит им свои жаркие объятия.
Изумруд
Хвоя
Светлый изумруд глаз — и мрачный изумруд хвои; палые иголки, длинные и тонкие, хрустели под ногами, шуршали под лёгчайшими шагами.
Он медленно прокрался к следующему стволу, стараясь парить над землёй, не касаясь её — неслышно, осторожно…
Его сердце колотилось, как бешеное: стоило лишь представить, как он догонит брата, как прижмёт к шершавому бурому стволу — на пальцах и одежде останутся чёрные следы влажной коры — и будет целовать. Так, чтобы дыхание забивалось, и нечем было дышать, и приходилось хватать лесной воздух, кисловато пахнущий хвоей и шишками, открытым ртом, жадными глубокими глотками.
Он видел тёмный камзол, мелькающий полами между ветками; слышал сдавленный смешок — там, за следующим деревом… Так почему позволил себя поймать?
Он не настиг добычу — жертва стала охотником и загнала его в собственную ловушку, и захлопнула капкан. Он был прижат к чёрному чуть влажному стволу, и его губы подверглись сильной атаке.
Он сдался без боя — потому что кроме знакомых проказливых глаз, кроме острого и кисловато-свежего запаха леса — было ещё солнце, плещущее сквозь еловые лапы.
Оно искрилось в изумрудно-хвойных глазах. И дыхание рвалось и сбивалось, и брат пах тоже остро и кисло. Хвоей. Лесом. Зелёными иголками и искрами солнца.
И он подумал — ну его всё к демонам: игру в догонялки, первенство, охоту…
Иногда выигрывает тот, кто поддаётся.
Лазурь
Небо
Это был ад.
Вокруг огонь и металл, вокруг смерть. Клинки вспарывают горящий от напряжения воздух, рубят плоть; как здесь можно увидеть, как понять, где свои — а где чужие?
…Почему так холодно? Почему мир перевёрнут — и мутно кружится голова, почему перед глазами багровая пелена?
И почему воспоминания приходят так не вовремя? Почему сейчас, лёжа на земле, покрытый кровью своих союзников и врагов, он думает о том, как с ним прощался его младший брат? Думает о высоком голубом небе, о высокой скалистой земле, о высоком чистом воздухе? И о руках — на спине, на плечах? О том, как они обнимают, тепло ложатся на живот, скользят по груди — и прячут пальцы под полами короткого камзола? Как ветер ерошит волосы, бросая тонкие прядки в лицо — чёрные волоски настойчиво лезут в рот, прилипают к губам, попадают в глаза? И хочется упасть в небо — но тёплые руки не пускают, держат крепко, прижимают к себе…
И дрожит его поцелуй на плече, жгущий даже сквозь камзол, поцелуй первый… и последний?
— Ваше Высочество, вставайте! Вставайте же!
Он с трудом разлепляет покрытые кровью ресницы; вокруг ещё кипит драка, но прямо перед его глазами только что промелькнула улыбка.
— Вставай, брат… Ты нам нужен!
Протянутая рука, открытая ладонь, смеющиеся губы. Обрывочные возгласы:
— Подкрепление…
— …вовремя!
— Пленных не брать!..
Горячие тесные объятия — и губы на его губах, прямо посреди боя, посреди кромешного ада, как глоток чистого горного воздуха.
И опять кружится голова — но теперь весело и пьяняще, и они вместе падают в бездонное голубое небо.
Синь
Озеро
Вокруг круглого лесного озера стояла осень — холодная и ясная. Небо — глубоко синее, бездонное — тонуло в невозмутимой воде.
Он потоптался по скалистому берегу босыми ногами, зябко поёжился, обхватывая плечи руками.
Лезть в воду не хотелось совершенно. Но адель’вайс, невзрачный холодный цветок, сверкал тонкой ледяной корочкой посреди озера — и ведь так хотелось вдохнуть его аромат… и подарить букет крошечных цветков брату.
…Вчера он принёс толстую книгу и бросил прямо на важные бумаги, наверняка перемазав переплёт ещё не высохшими чернилами. «Смотри, вот! — ткнул он пальцем в строчку. — Адель’вайс, королевский цветок. Вот… легенда… венок… корона…»
Он захлёбывался от восторга, низко наклоняясь, роняя тяжёлые чёрные пряди на его плечи, и кронпринц вздрагивал от необоримого желания поймать эти пряди губами…
…Он усмехнулся — и легко оттолкнулся самыми кончиками пальцев, вверх, вперёд, вытягиваясь тонкой стрункой, прорезая холодную плотную поверхность тихо и почти без всплеска.
Вода леденила; он грёб быстро и сильно, и всё же мёрз. Цветы были всё ближе — тридцать шагов… двадцать…
Пальцы наткнулись на холодные тонкие стебли, гладкие и мелкие, как волоски. Кронпринц сжал их в кулак — полсотни или больше — и рванул.
По волосам бежали тонкие холодные струйки — и ветер загонял под кожу студёные иголки. Пальцы не разжимались, тиская стебли королевского цветка.
Сегодня он подарит букет брату и попросит сплести венок. Он кронпринц; но он хочет видеть брата рядом с собой, когда придёт время сменить отца на престоле. И поэтому он хочет разделить адель’вайс с братом. И, возможно, получить в благодарность тёплый согревающий поцелуй.
Кронпринц улыбнулся посиневшими губами. Осень нынче холодная.
Фиолет
Башня
На такой высоте ледяной ветер пронизывал до костей — зато под ногами расстилались облака, перекатываясь, словно волны.
Закат, мутный и неяркий, медленно гас, подёргиваясь туманной дымкой, и краски уходили из-под ног, окрашивая золотистый камень в тёмные тона, разбрасывая вокруг чёрно-фиолетовые искры. Облака из блекло-золотых становились лилово-серыми.
Он поёжился. Нужно было одеться потеплее или захватить одеяло; сейчас он мёрз. Зато в кармане камзола должна быть плоская фляга, полная эльфийского эля. Подарок друга; хорошо, что он забыл вынуть его.
Камень был холодный и твёрдый, сидеть было неудобно — а внутри волной растекался оказавшийся неожиданно крепким эль. В животе вспыхивали звёзды — и звёзды загорались на небосводе, остро и хищно. Света не давали ни капли, и здесь было так темно, что мгновенно стало страшно даже думать о том, чтобы просто встать на ноги. Перил на вершине башни, конечно, предусмотрено не было…
Он улёгся, закидывая руки за голову. Небо затягивало глубиной, казалось, в него можно упасть, даже захотелось вцепиться руками в камень.
А ещё оно было до ужаса одиноким: каждая точка звезды старалась светить как можно ярче, чтобы хоть немного приблизиться к своим сёстрам-звёздам; одна пронеслась по тёмно-фиолетовому бархату и сгорела, оставляя перед глазами длинный тонкий след.
— Ты давно здесь?
Голос прозвучал тихо — и неожиданно громко в гулкой пустоте воздуха.
Его щёк коснулись руки — тёплые, немного робкие.
— Я принёс одеяло.
Рядом тяжёло опустилась тёмная ткань — или только казавшаяся тёмной в ночи?
Его брат опустился на колени перед ним и положил руки на плечи, заглянул в глаза. Придвинулся ближе, словно пытаясь согреть дыханием.
Он поймал его губы — и с наслаждением вдохнул горячий ванильный запах.
Под пальцами уже были пуговицы его рубашки — шёлковой, гладкой, скользящей в сложенных ковшиком ладонях. Его горячий шершавый язык прошёлся по шее — и высокий ветер мгновенно обсосал влажную дорожку, заставляя дрожать от холода.
Он не помнил, когда они успели расстелить одеяло — да и разве успели? Уже не важно было, потому что тело послушно отзывалось на ставшие привычными ласки. Потом, после, оно будет болеть от острых выступов камней, ныть от холода, требовать, чтобы его согрели… но это всего лишь слабое тело.
Сейчас важна гулкая пустота на вершине башни и тёмное фиолетовое небо над головой, в котором тонет горячее дыхание и неразборчивый нежный шёпот.
— …Почему мы не можем кричать об этом на каждом углу? Почему я должен хранить эту тайну? Почему никому не могу рассказать?..
Он приложил к губам брата палец, подавляя желание нахмуриться.
Небо молчало, гулкое и пустое; в нём светились звёзды.